— Что делать в случае обнаружения неопознанного существа?
— Ни в коем случае не пытаться задержать его собственными силами и не причинять ему вреда!
Похоже, бабушка Ефросинья не узнала Иваненко, хотя видела его в день убийства пришельца. Она провела следователя в комнату и сходу занялась религиозной пропагандой. Чтобы успокоить фанатичную старуху, Петру пришлось несколько раз повторить слово «преступление».
— С какого года вы являетесь членом организации «Свидетели Иеговы»? — спросил Иваненко, когда бабушка наконец уселась.
— Две наших сестры подошли ко мне на улице и пригласили к себе домой. Там мы беседовали по Библии. Как раз месяц, как умер мой муж. Сёстры сказали, что сорокадневные поминки отмечать не надо…
— И в каком году это было?
— В тысяча девятьсот девяносто третьем, осенью. С тех пор моя жизнь так изменилась! Мы все любим друг друга, а Иисус сказал, как узнать своих истинных учеников: они будут любить друг друга…
— Ваши соседи Голубинниковы знали, что вы являетесь членом секты?
— Мы — не секта!
— Прошу прощения, организации.
— Мы с сестрой подходили к ним, когда они только поселились в этой квартире. Но они не прислушались к истине. Сразу видно, что они — религиозные фанатики и не читают Библию. Они носили к себе в квартиру кресты, иконы с изображением мертвецов, которым не суждено воскреснуть в Царстве…
— До того, как над ними надругались, это были обычные иконы…
— Вот-вот! На обычных иконах как раз изображаются мертвецы, отвернувшиеся от Иеговы, отвергшиеся Царства и не попавшие в число избранных. Библия предупреждает о том, что придут лжеучителя!
— Помилуйте, вашей организации ещё ста лет, наверное, нет, а до вас были только лжеучителя?
Бабушка Ефросинья отвернулась к стене и насупилась. Она уже несколько раз порывалась взять с полки Библию, но Пётр останавливал её.
— Какую веру исповедовали ваши соседи, по вашему мнению?
— Известно какую.
— А именно?
— Христианскую, — выплюнула старушка.
— Очень интересно. А что, по вашему мнению, произошло тогда в квартире Голубинниковых?
— Дружка какого-нибудь пришили. У этих христиан вечно расколы и раздоры. Встретились псалмы попеть, повздорили — вот тебе и поножовщина. У нас никогда такого не бывает, потому что мы читаем Библию…
— Вы слышали или, может быть, видели, как и в каком составе они в тот день заходили в свою квартиру?
— Да щи я варила и радио слушала. А потом пошла в комнату и слышу — неладно за стенкой. Я — сразу в милицию звонить.
— А вообще к ним часто заходили друзья?
— Нет, не особенно. Я что-то ихних друзей не видела. Но молились они своим мертвецам два раза в сутки — утром и вечером.
— А молитвы (например, «Отче наш») они читали правильно или наоборот?
— Да не разберёшь через стену.
— А вы сами никогда не молитесь?
— Всё, что нужно, Иегова сообщает Верному и Благоразумному Рабу. Какая глупость — лезть к нему со своими молитвами!
— Ваши соседи не были христианами. Они состояли в секте сатанистов! Видите, как ваша установка повлияла на восприятие событий? Вы вписали полученную информацию в свою картину мира и получили искажённое ви́дение действительности. Кресты Голубинниковы подвешивали к потолку, а иконам высверливали глаза.
Бабушка Ефросинья посидела минутку с открытым ртом.
— Это всё очень сложно, — сказала она наконец. — Иисус говорил простыми словами, надо подражать ему.
— Что поделаешь, в следственных органах много образованных людей. Если бы к нам шли одни имбецилы, страна бы давно развалилась. Но, слава Богу, они все у вас.
— К нам многие приходят! — гордо провозгласила бабушка Ефросинья.
— Вы где-нибудь видели Голубинниковых кроме как на лестничной клетке?
— Да на Рогожском рынке. Они овощи там покупают у одного кавказца. Напридумывали себе постов, как будто Всевышнему есть дело до ихних постов…
— А как зовут кавказца?
— А я почём знаю? Морда чёрная, уголовная. Мы с сестрой к таким даже и не подходим…
— Выглядит он как? Где его прилавок?
— Маленький такой, шустрый. Прилавок под крышей. Как зайти с центрального входа, в конце, справа…
До вечера Иваненко успел опросить ещё нескольких соседей Голубинниковых по подъезду, но никакой полезной информации больше не узнал. «Да, видели этих молодых людей. В разное время суток. Одежда обычная, неброская. Чем занимаются, не знаем. Появились несколько месяцев назад. Подозрительного ничего не замечали». И так далее и тому подобное.
Затем Пётр отправился домой, написал отчёт о проделанной работе, и у него ещё осталась пара часов, чтобы сделать одно дело, которое он считал весьма важным на данном этапе следствия.
Темнота. Но кое-что можно разглядеть. Маленькое окошко зарешёчено и прикрыто снаружи рольставнями. Холодно и сыро. Он лежит на нарах, а по щекам текут невидимые слёзы. Он убил человека. Не человека, а Человека с большой буквы. Выстрелил ему в спину и прострелил сердце. Пуля прошла навылет…
Пилат вышел к толпе и сказал: «Вот Человек!» А потом приказал этого Человека распять. Богочеловека. Образ Бога Отца.
И Пётр убил образ Бога. Образ Сына. Стал Богоубийцей. Самоубийцей. Украл у ближнего — украл у себя. Убил ближнего — убил себя…
Ему становится невмоготу, он разрывает пространство сна и выныривает в пространство утренних сумерек, струящихся из окна. Всего лишь сон, всего лишь сон… Какое счастье, что не стал человекоубийцей. Что не такой, как мытари и грешники… Что десятину с мяты даёт…