Начало светать. Всё было в фиолетовой крови — и одежда, и салон, и багажник. Но Ольга уже растопила баньку и отправила их всех на отмывку.
— Как тебе из «Магнума» было стрелять? — спросил Вадик, хлеща Петра веником.
— Отдача сильная. Вон какая дурища! А ты-то из «Макарыча» раньше стрелял?
— Где? Забыл, в каких я войсках служил? В мотострелковых, старик, только винтовку, «Калаш» и гранатомёт в руки дают. Надо было нам полигончик в чащобе забацать. Это ж опасно как — пользоваться оружием, когда знаешь только в теории.
— Ещё забацаем. Неожиданно всё свалилось… Ты какой упор делал?
— В локоть, кажись. Фигово стрелять без приклада.
— А я запястье держу…
— Ребят, вас совесть не мучает? — спросил вдруг Лёша, сидевший в уголке парилки.
— Нет.
— Вроде нет.
— И меня не мучает. Значит, Божья воля была́ его застрелить. А вот Каничева мы, наверно, зря взяли. Отец Иларион сильно рассердился из-за него. Хотя, призна́юсь, я сам хотел на него посмотреть, поэтому не стал вас отговаривать. Читал с ним несколько интервью: хороший миссионер.
— Каничев — это сила! — оживился Вадим. — Помнишь, старик, ты тексты его песен хотел почитать.
— Обязательно почитаю, — сказал Пётр.
Пока Вадик с помощью Ольги отмывал от фиолетовой крови своего железного коня, Иваненко лежал в гамаке под навесом и читал распечатки песен Каничева с нескольких последних альбомов.
Раньше он к творчеству «Алисы» относился прохладно. Да и сейчас вряд ли бы изменил мнение о старых песнях группы. Но вот новые песни Кости цепляли за живое. Оказывается, из них он слышал только одну — «Власть». Клип на неё крутили по нескольким каналам.
А каково вам вот это: «Каждый день приближает час „ч“. В каждом праве сургуч да печать. Я хочу быть мишенью в луче, когда время придёт умирать». Или: «Я рано принял, но поздно внял, что значит „радостью жить“, ловить обманы в глазах менял и постараться простить».
Да, православный Каничев — это вам не оккультно-пантеистический Кормильцев, жаждавший раствориться в бесконечности, как капля в океане! Это вам не смирившийся перед небытием БГ! Каничев — боец, боец с небытием, со смертью и с её адептами!
Пётр вызвал у себя в памяти облик рок-звезды, его глаза. Неужели этот тихий седой человек — в прошлом пьяница, наркоман, панк, эпатажник и дебошир? Ёшкин кот, переживает, что курить не может бросить! Воистину тяжкий грех!
Как он может писать такие чудесные жизнеутверждающие песни? Впрочем, понятно, как: он нашёл смысл жизни, обрёл веру. Она теперь является его стержнем, даёт энергию, силу делиться своей радостью и своей болью с другими…
Оля прервала его размышления, позвав к телефону. Пётр неохотно выбрался из гамака и направился в избушку.
— Ну здравствуй, друган единоплеменный, — заговорила трубка голосом Вовы Курляндского. — Я в Москве. Всё в ажуре. Только что зарегистрировались с Семёном в гостинице «Руслана». И угадай, кто же нас встречал в аэропорту? Таки пришелец встречал! На шее табличка: «С. И. Кукушкин, милости просим!» Я его, конечно, не видел, а мой пациент видел и до сих пор дрожит, хотя принял таблетки. Знаешь, у меня есть основания предполагать, что пришелец — не галлюцинация. Петя, надо встретиться, и как можно быстрее, чтобы всё прояснить!
— Где стрелку забьём?
— В холле гостиницы. Не могу надолго покидать своего пациента. В шесть тебя устроит?
— Ты свои часы-то перевёл?
— За кого ты меня принимаешь? За хамита? Всё, до встречи!
Вова, по обыкновению, бросил трубку. Может, толика хамитской крови в нём всё-таки текла?
Пётр более-менее подробно рассказал Курляндскому о «делах наших скорбных», опустив лишь некоторые незначительные детали.
— Да, дела-а-а, — протянул Вова.
— Как ты думаешь, Кукушкин относится к «видящим пришельцев»?
— Определённо. Он видел этих чертей ещё до своего отъезда в Израиль, и это была не последняя причина обосноваться на исторической родине. Вот как оно совпало-то, Петь! Лёша с Олей поселились как раз в его квартире!
— А можно будет взять Кукушкина на «охоту»?
— Проблематично это будет сделать. Если накачать его нейролептиками, толку от него не будет. А если не накачивать, порог страха не даст ему действовать адекватно. Да и мотивация, признаться, отсутствует. Он же не из нашей общины.
— Можно с этого места поподробнее…
Вова возвёл глаза к небу, дабы придать своему ортодоксально-иудейскому лицу возвышенное христианское выражение.
— Петя, я люблю свой народ, очень люблю свой народ! Вот и к тебе сразу приехал, когда узнал, что у тебя проблемы… Бедные, бедные наши братья по крови! Это ужасная трагедия — профукать мессию, которого ждали несколько тысяч лет. Какой-то страшный, немыслимый глюк — с отчаянной надеждой ожидать прихода Того, кто уже больше двух тысяч лет как пришёл тебя спасти. Обсаживать Иордан плодовыми деревьями и рыдать у Стены Плача. Как же я тоскую об ослеплении нашего народа!.. Да, Семён Израилевич — один из тысяч в движении ко дну в танце суматошного дня…
— Где-то мне недавно встречались эти слова… — вставил Пётр.
— А, Костя Каничев, «Моя война». Люблю эту песню… Так вот, мировоззрение Семёна Израилевича близко к каббалистике. Моё мировоззрение его не интересует: мы соотечественники по Советскому Союзу, и я — хороший специалист. Этого достаточно для успешной психотерапевтической работы. В Москве Кукушкин кое-что оккультное практиковал. Вероятно, оно и привело к тому результату, который мы видим.