Князьки мира сего - Страница 37

К оглавлению

37

— Всё же лестница в подвал — не сам подвал… — размышлял Пётр.

— Для тех, кто выберется из тьмы, это будет так, — отвечал Алексей. — Для тех, кто дойдёт до самого низа, лестница станет частью подвала, а не его преддверием.

— Скажи по правде, ты был сатанистом? — спрашивал Пётр.

— Конечно, — отвечал Алексей. — Я всю жизнь творил дела, угодные сатане. Но поклонялся последние годы Иисусу Христу.

— А как там, на том свете? — спросил наконец Пётр.

— Сам узнаешь! — сказал Голубинников, захохотал и растворился в воздухе.

Потом Иваненко увидел Вову Курляндского. Откуда-то Пётр знал, что тот стоит перед Голгофой в храме Воскресения в Иерусалиме. Вова о чём-то думал, но вдруг встрепенулся и посмотрел на Петра, как на привидение.

— Здравствуй, Вова, — сказал Пётр.

— Здравствуй, Петя, — сказал Вова. — Я ещё не очень привык к таким штукам. Почему ты просто не разузнал мой номер телефона?

— Ты случайно не знаешь Семёна Израилевича Кукушкина? — почему-то спросил Иваненко.

— Он мой пациент, я его врач. Определённо, я его знаю, если речь идёт не о каком-то другом Семёне Израилевиче Кукушкине, — ответил Вова.

— И где сейчас твой пациент?

— В одной из лучших клиник Израиля. Я регулярно созваниваюсь с его тамошним лечащим врачом.

— Он нужен мне здесь, в Москве! — сам того от себя не ожидая, заявил Пётр.

Курляндский странно посмотрел на него.

— Что ты конкретно предлагаешь?

— Приезжай в Москву вместе с ним.

— Способ общения у тебя, действительно, необычный, но я должен всё проверить, — почесал Вова свою густую шевелюру. — Знаешь ли, у Семёна Израилевича были проблемы не только со здоровьем…

Курляндский ещё продолжал что-то говорить, но Пётр его уже не слышал. Вскоре вслед за звуком исчезла и картинка.

* * *

Ещё Петру явилась женщина в накидке с капюшоном. Она долго гладила его по голове, затем потушила лампаду, отвела Петра за руку на его диван и уложила спать. Это было уже в седьмом часу утра.

Глава 8
Безутешная вдова

Разбудил Петра звонкий и жизнерадостный женский смех. Было уже далеко за полдень. Смех доносился из-за притворённой двери в кухню.

Пётр никак не мог очухаться после крепкого сна. Так. Света работает «двое суток через двое», значит у неё опять выходной. Но это не её смех.

Он встал под холодный душ, привёл себя в порядок, и лишь тогда решился зайти на кухню. Женщину, сидевшую за столом, Иваненко сразу же узнал, хотя видел только на фотографии. Это была Ольга.

— А ваш жених бежит за ним следом, сигая через кусты, — говорила вдова растерянной Светлане. — Потом — пах! — стреляет Лёшеньке в спину и попадает прямо в сердце! Пуля навылет! — тут Ольга опять залилась своим звонким смехом. — А вот, кстати, и Камень наш! — кивнула она на Петра и ещё громче засмеялась.

«У бедной женщины помутился рассудок», — мелькнуло у Иваненко. И тут же ему представилось, как он с силой опускает вдове на голову статуэтку Петра Великого. Избавляет от мучений. Он тряхнул головой, и наваждение прошло.

— И меня убить хотите? — засмеялась Ольга, словно заглянув ему в душу. — Вот она — моя голова!

Вдова вскочила, начертила руками в воздухе гильотину и засунула в неё свою голову.

— Дёргайте рычаг! Скорее! Да дёргайте же, Камень, дёргайте, не стойте как вкопанный!

Пётр повиновался больной и дёрнул воображаемый рычаг. Ольга изобразила катящуюся голову с высунутым языком, а потом уселась на своё место.

— Ну, легче вам стало? Я теперь такая весёлая и лёгкая, как воздушный шарик! А раньше была серьёзная, важная. Вы не представляете, как я вам благодарна за то, что вы убили моего мужа!

И Ольга стала рассказывать, как она вприпрыжку скачет по улице, как её уже два раза выставляли из храма, потому что она не могла сдержать ликования и начинала кричать: «Христос воскресе!», — хотя до Пасхи ещё полгода.

Пётр завтракал и думал: «Господи, что же я наделал!» Он был готов к чему угодно, только не к этому. Обречь молодого, здорового и красивого человека на сумасшествие — это пострашнее убийства. Никогда ему теперь не забыть эту смеющуюся женщину с безумными глазами!

— А я видел вашу матушку! — попытался Иваненко вывести Ольгу из состояния экстатического возбуждения. — У нас с ней была интересная беседа…

Его слова вызвали у вдовы новый приступ смеха.

— «Меня очень утомляет мещанская психология», — передразнивала она свою мать. — Ну, говорила вам мамка про мещан, признавайтесь!

— Говорила, — признался Пётр.

— Так я и знала! — засмеялась Ольга. — А со свечницей тётей Машей вы, часом, не беседовали?

— Беседовал.

— Вот здо́рово! А про ассимиляцию Христовой крови с кровью причастников она вам, случайно, не рассказывала?

— Рассказывала.

— Ну так что же вы не смеётесь? Я, как вспомню тёти Машину теорию, сразу со смеху покатываюсь!

— А что в ней смешного?

— Это вы, Камешек мой ненаглядный, лучше у отца Илариона спросите!

— А кто это — отец Иларион? — насторожился Пётр.

— Тот, кто ваших пришельцев обнаружил! — снова засмеялась Ольга.

Светлана поставила перед вдовой тарелку с едой.

— Поешьте, Оленька, поешьте, — мягко сказала она и зна́ком показала Иваненко, чтобы он вышел.

Пётр пошёл в гостиную. Вскоре туда вышла и Света.

— Что ты думаешь? — спросила она.

— Понятно что.

— А я думаю, что она юродствует.

— Разве это не одно и то же?

— Петь, порою ты поражаешь меня своим невежеством! Вон книги стоя́т, читай!

37